Пропавший голос [Сборник] - Николай Иванович Леонов

Москва? Втайне от родителей девочка начала создавать собственный музей Москвы. Она собирала вырезки из старых журналов, фотографии и распечатки картинок из интернета, статьи и просто сплетни. Ей годилось все.

Вскоре в доме появился компьютер, и родители разрешили Ольге им пользоваться. Первый запрос, который она ввела в поисковик, содержал всего одно слово. Информация, полученная в ответ, занимала многие тысячи страниц.

Вот когда у Ольги наступили шикарные времена. Она и правда влюбилась в столицу. Заочно, без посещения, но на всю жизнь. Отец оказался прав. Еще не побывав в Москве, Ольга считала этот город своим.

Как-то она рассказала отцу о своем мини-музее.

– Давай-ка посмотрим, что там у тебя, Олюня-леденец, – в своей шуточной манере проговорил отец, взглянул, покачал головой и заявил: – Для начала сойдет. Москва – очень красивый город. Ты сама в этом убедишься, а потом, кто знает, может, и в Париж переберешься.

С тех пор он начал знакомить дочь с европейскими городами, в красках расписывал ей их возможности и перспективы. О Европе Ольга тоже мечтала, но все равно не так, как о Москве.

Она не спрашивала отца, когда именно он повезет ее в столицу, терпеливо ждала, пока ей исполнится четырнадцать. Вот тогда Оля непременно напомнит отцу о том, как он обещал поехать с ней в Москву и лично наблюдать за тем, как она влюбляется в огромный мегаполис.

Перед своим четырнадцатилетием Ольга несколько месяцев готовила речь, которая помогла бы ей убедить отца в том, что откладывать поездку больше нельзя. У нее просто не хватает терпения, не осталось его ни капельки. Ольга была уверена в том, что отец ей не откажет, а мать поворчит, но препятствовать точно не станет.

А как иначе? Она ведь их Олюня-леденец, папина любимица, краса и объект обожания. Почему не подарить ей поездку, тем более что и повод есть.

В день рождения, когда гости произносили тосты в честь именинницы, Ольга никак не могла решиться озвучить отцу свое заветное желание. Только когда все разошлись и они отправились на кухню мыть посуду, Ольга прижалась щекой к его плечу и вздохнула.

– Чем опечалена моя принцесса? – сразу спросил отец.

Тут-то она и напомнила ему про обещание.

Отец потрепал ее по голове, слегка отстранился, чтобы видеть глаза дочери, и объявил:

– Получишь паспорт, и сразу рванем.

Какое же это было счастье, знать, что твоя мечта вот-вот сбудется. Семь счастливых дней, пока ждала паспорт, Ольга летала, как на крыльях. Она перебирала свои старые заметки, составляла маршруты предстоящих прогулок и всем подругам просто уши прожужжала насчет того, что совсем скоро ступит на Красную площадь, единственную, настоящую, столичную.

В день, когда Олюне нужно было идти получать паспорт, отец отвез ее в пункт выдачи на машине. Ничего особенного, просто подбросил по пути на работу, но Ольге было приятно. Обратно она пошла пешком. Ей хотелось насладиться теплой погодой, да и спешить особо было некуда. Каникулы шли полным ходом, к подругам идти девушка не желала, а отец должен был вернуться домой только к вечеру.

Прошло пять лет, а тот день она помнила до мельчайших подробностей. Оля шла прогулочным шагом по скверу, слушала пение птиц, размахивала новенькой сумочкой, подаренной на день рождения. Красная кожа под крокодила, блестящая пряжка вместо замка, цепочка. Вещь выглядела стильно и дорого.

Ольга представляла себе, как пройдет по Арбату, вот так же размахивая сумочкой, держась за руку отца. Как маленькая? Ну и пусть! Зато приятно.

Она поднялась на свой этаж, и ее настроение вдруг резко бухнуло вниз. Девушку захлестнуло предчувствие беды. Оно как волна накрыло Олю с головой и понесло в темные глубины.

Дверь квартиры была открыта. Оттуда, из-за нее, доносился плач. Что это? Почему?…

Такого не случалось никогда, сколько Олюня себя помнила. В их доме плакать могла только она. «Не входи! Не надо, – пронеслось у нее в голове. – Лучше беги подальше отсюда. Задержись хоть на короткий миг там, в прошлом, где все хорошо, никто не плачет. Останься там!»

Но она не убежала, осторожно вошла в прихожую.

Соседка с первого этажа увидела ее, сокрушенно покачала головой, смахнула слезы и проговорила:

– Горе-то какое, Олюшка!

На ее голос из комнаты вышла еще одна женщина.

Она взглянула на Ольгу, перевела взгляд на соседку, ахнула и сказала:

– Так она же не знает. Анна, тащи валерьянку!

«Что я не знаю?» – хотела спросить Ольга, но голос не слушался ее.

Входить в комнату ей было почему-то страшно, вот она и стояла на пороге собственного дома с немым вопросом в глазах и тяжелым предчувствием на сердце.

В итоге соседка все-таки рассказала Ольге о том, что произошло. Она отвела ее в спальню, напоила валерьянкой и уложила в постель, несмотря на то что стрелки часов еще и до одиннадцати утра не дошли.

– Поспи, – велела ей соседка. – Вот горе-то и утихнет.

Спать Ольга не могла. Как можно уснуть, когда твой мир рухнул? Предлагать такое, это же просто бесчеловечно! Все равно что безногому сказать: «Попрыгай, тебе понравится». Нет, это даже намного хуже.

Много позже Ольга узнала, как все произошло. Отец успел доехать до порта, подняться на второй этаж, в бухгалтерию, и даже подписать бумаги на краткосрочный отпуск, взятый в честь именин дочери. Там ему стало плохо. Молоденькая бухгалтерша усадила отца на стул, налила стакан воды, повернулась, а он уже мертв. Это был инфаркт, смерть, неожиданная для человека, регулярно проходящего медицинские осмотры, и оттого еще более нелепая.

После этого Ольга закрылась, замкнулась в себе, отгородилась от всего мира. Люди сочувствовали, ее жалели, ей все прощали, полагали, что она скорбит о безвременной кончине горячо любимого отца. И лишь она одна знала правду.

Девушка не скорбела, она злилась. Злоба и ненависть заполнили все ее существо, от кончиков пальцев до корней волос. Она душила, разрывала изнутри, сводила с ума. Ольга захлебывалась, боялась, что стоит ей сказать хоть слово, и все это вырвется наружу. Тогда все узнают правду и перестанут ее жалеть.

Само по себе это не имело значения. Чужая жалость ей не нужна, ей просто нужен покой, а его-то она точно лишится. От этого она злилась еще сильнее. На отца, на смерть как таковую, на несправедливость жизни, на тупую необходимость что-то делать. Почему нельзя просто лечь и лежать? Кому от этого станет хуже?

Она и лежала, насколько ей позволяли обстоятельства. Все лето девушка провела в постели, вставала лишь в туалет да что-то в желудок закинуть, когда